Константин Киселев

СНЕЖНЫЕ СКАЗКИ

От автора

В книжку вошел цикл сказок, придуманных и рассказанных мной близким друзьям в период с сентября 1996 г. — по январь 1997 г. То есть, изначально, эти сказки создавались исключительно для того, чтобы их слушали, а не читали. Книга же появилась как подарок на день рождения той, без которой эти сказки и эта книжка вряд ли бы появились на свет. Хочется выразить искреннюю благодарность В.А.Петухину, Н.С.Бобиной и А.Ю.Филатову за помощь в работе над книгой.

В ряде мест в сказках используются скрытые цитаты из песен Михаила Щербакова.

1 апреля 1997 г.

Комета

Жил-был на свете бравый капитан. Но не подумайте, что это был морской капитан, это был армейский капитан, и не из каких-нибудь там легкомысленных гусар, а самый что ни на есть добротный пехотный офицер. И, хотя он и не дослужился до больших чинов, тактикой и стратегией боя владел в совершенстве. В его подразделении всегда были низкие потери, ибо больше всего на свете он ценил надежность и основательность. Наш капитан предпочитал долгую осаду стремительному штурму, дальнюю перестрелку кровопролитной штыковой и никогда не жалел времени ни на рытье окопов, ни на отработку приемов до седьмого пота. Он свято верил, что система бьет класс. Но это вовсе не значит, что наш капитан никогда не мечтал лихо мчаться на врага на разгоряченном коне так, чтобы набегавший ветер трепал ментик, а заходящее солнце играло на обнаженном клинке. Но при этих мыслях у него сразу же перед глазами вставали горы кровавых тел и гусарские эскадроны, основательно редевшие после каждой из своих бесшабашных атак, и от этого он только еще крепче сжимал черенок лопаты, которой возводил очередное железобетонное укрепление.

К вопросом брака капитан относился так же — семью построил надежную и основательную. Со своей женой жил он долго и счастливо. И была у них дочка. Да такая хорошая, такая пригожая, что ни в сказке сказать, ни пером описать. И стройна и умна. А взгляд? Какой у нее был взгляд... Когда она была маленькой, отец часто брал ее с собой на полевые маневры. И там, долгими вечерами, лежа у костра, она смотрела на далекие звезды и, вероятно от этого, в ней зародилась тяга, тяга ко всему внеземному. В общем-то, это была столь обычная тяга ко всему необычному, но не надо забывать, чьей дочерью она была. От своего отца-капитана дочка в полной мере унаследовала стремление к надежности и безопасности. К ее величеству Системе она испытывала почти религиозное почтение. И в результате получился такой замес, такая царская водка, что и представить себе трудно. Вообразите гусара в окопе, и вы поймете на что была похожа душа нашей героини — стремление к надежности тянуло ее к земле, а звездное небо звало ввысь. А душа у нашей девочки была тонкая, и поэтому частенько не выдерживала таких нагрузок, давала трещины, кровоточила и болела.

Есть люди, которые, дожив до старости, не знают, с какой стороны у них находится печень, а с какой почки. Это оттого, что они у них никогда не болели. Ибо, если у человека что-то болит, то он прекрасно знает и где это находится и постоянно думает об этом, и стремится узнать о больном месте как можно больше. А у нашей девочки болела душа. И если еще учесть, что на земле нет ничего более неземного, чем душа, то станет совершенно ясно, почему все взоры нашей девочки льнули к своей собственной душе, почему наша капитанская дочка большую часть времени смотрела не куда-нибудь, а внутрь себя.

Мужчины, конечно же, обращали внимание на нашу героиню. Иногда и она обращала на них свой чудный взор. С некоторыми из них даже сходилась, становясь единой частью порядка, того самого порядка, сменить который не в силах ни безумие, ни мораль. В эти минуты наша девочка забывала обо всем на свете и была счастлива. Но, увы, проходило некоторое время, и она спрашивала себя: "Неужели я и в самом деле счастлива? Неужели это то, к чему я стремилась всю свою жизнь? Неужели больше ничего значительного и замечательного в моей жизни не будет, и мне останется только довольствоваться тем, что есть сейчас, растягивать это изо дня в день и так до самой смерти?" Неудивительно, что после таких вопросов вскоре все разваливалось, рушилось и навсегда исчезало в царстве теней.

А что же оставалось? А оставалось звездное небо и стремительный полет прекрасной кометы. Кометы с длинным красивым хвостом. Кометы, которая мчится сквозь необъятные просторы холодного космоса. Мчится мимо горячих и остывших звезд, мимо голубых карликов и белых гигантов. Иногда она попадает в поле притяжения какой-нибудь звезды, замедляет свой полет, подлетает к ней ближе. И становится ей тепло и уютно в лучах этого нового своего солнца. Она почти останавливается. Но вдруг она замечает, что ее некогда длинный дивный хвост стал совсем коротким, и что как только она совсем остановится, то он и вовсе исчезнет. А такого допустить не может ни одна комета. И тогда наша комета делает петлю вокруг притянувшей ее звезды и, пользуясь ее же силой гравитации, выстреливает в бездонное пространство вселенной с еще большей скоростью, чем до этого. Астрономы называют такой эффект "эффектом пращи". Ты — мой любознательный читатель, конечно спросишь: "Неужели так будет всегда?". Может и да, хотя вполне вероятно, что когда-нибудь наша комета встретит звезду с большим полем гравитации, притянется к ней полностью, остановится, войдет в ее плотные слои и сгорит, перейдя в другое состояние. В состояние газа, плазмы. Но тогда... Но тогда это будет уже совсем другая история.

Сосенка

На южном склоне горы жил-был сосновый бор. Жил уже давно — три тысячи лет. И жизнь его была спокойной и размеренной. Со всем окружающим он находился в гармонии и взаимопонимании. Зимний снежок тепло укутывал сосны от морозов, весеннее солнце ласково щекотало кору деревьев, пробуждая их после зимнего сна, летние ливни несли живительную влагу, а осенний листопад заботливо накрывал сосновые шишки, которые давали продолжение рода. И только ветер, непоседливый капризный ветер никак не хотел дружить с соснами. Зимой он срывал с них снежное покрывало, и они мерзли, весной он нагонял облака, закрывая теплое солнышко, летом он, наоборот, разгонял дождевые тучи, и сосен мучила жажда, а осенью он подхватывал сосновые семена и уносил их в безжизненные каменистые просторы, где они и погибали. Но однажды, одно такое семечко не погибло — зацепилось за каменистый утес, укоренилось и прижилось. Так и появилась на свете одинокая красивая сосна, горделиво растущая на горном склоне.

А так как она росла вдали от всех, то подружек-сосен у нее не было, и поэтому она дружила с птицами и бурундуками. Ей удалось подружится даже с вольным ветром, который иногда прилетал к ней и тихонечко перебирал ее ветви. Но бойтесь водить дружбу с ветром, ибо переменчив он и своенравен. Так и случилось. Однажды, будучи не в духе, он почему-то рассердился на нашу сосенку и, в яростном порыве, вместе со своей сообщницей — талой водой, подточил и обрушил утес, на котором она стояла. В земле осталось всего несколько корней, которые и удерживали дерево, продолжая связывать его с жизнью. Остальные же корни беспомощно висели в воздухе и не служили больше сосне опорой, и не несли больше влагу и пищу ее ветвям и иголкам. Но наша сосенка выжила и так укрепила оставшиеся корни, что стала держатся еще прочнее, чем прежде, хотя при этом она и потеряла часть своего аромата и шарма — стала более сухой и жилистой.

Наша сосенка всегда была склонной к философствованию. Это и неудивительно, если вспомнить, что росла она одна-одинешенька, и что долгими зимними вечерами у ней не было других занятий, кроме как беседовать самой с собой и предаваться размышлениям. Эта склонность, а также пережитые жизненные перипетии привели к тому, что придумала наша сосенка новую теорию и свято уверовала в нее. "Теория северных корней". Согласно этой теории корни, обращенные на север, являются главными и наиболее важными в жизни любой сосны. Другие деревья смеялись над этой теорией. Они говорили: "Вот смех-то — "северные корни главные". Да северные корни, как раз наоборот, самые сухие и меньше всего приносят вкусных и необходимых питательных веществ". Но не ведали они, что у деревьев, растущих на южном склоне, именно северные корни являются опорными. А более сухими они являются потому, что их главной задачей является не питать дерево, а удерживать его от падения. Впрочем, бог с ней, с этой теорией — тебя, мой любознательный читатель, наверное, больше интересует другой вопрос: "А что будет, если под безжизненными, висящими в воздухе корнями нашей сосенки снова окажется земля? Оживут ли эти корни, и если да, то как это отразится на ее убеждениях?". Что касается "оживут или не оживут", то я думаю, что непременно оживут, так как все живое всегда цепляется за жизнь и полностью никогда не умирает. А что же касается всего остального, то во-первых, в жизни так не бывает, чтобы земля оказывалась под когда-то потерявшими опору корнями, а во-вторых... А во-вторых, это была бы уже совсем другая история.

Наивная сказка

В некотором царстве, некотором государстве жил-был на свете волшебник. И, хотя выглядел он молодо, ему уже давно перевалило за тысячу. А молодо он выглядел оттого, что волшебники всегда выглядят молодо. За свою долгую жизнь ему наскучило заниматься чудесами, и он поселился в маленьком домике, где проводил свои дни, ухаживая за садом и выращивая цветы. Это занятие было ему по душе, и неизвестно, сколько бы он еще так прожил, если бы не увидел однажды принцессу из соседнего королевства. Увидел и влюбился. Должен вам сказать, что волшебники могут многое: могут не есть и не пить, могут не стареть и не умирать, могут даже не делать чудеса, но, увы, не могут не влюбляться. И наш волшебник, срезав самые лучшие цветы из своего цветника, отправился свататься к принцессе. Но принцессе он не понравился — цветы она взяла, а самому волшебнику отказала. Он воспринял сие спокойно, недаром же он был волшебником, и, решив ничего больше не предпринимать, тихо произнес: "Что ж, не любишь, так не любишь. Пусть все так и остается". Волшебник был влюблен и поэтому забыл, что слова волшебников им не принадлежат. И так уж случилось, что в это время Марс и Венера находились на одной линии с Солнцем, что двенадцатое магическое кольцо было замкнуто, и невинная фраза волшебника превратилась в страшное заклинание. Заклинание, которое обрекало принцессу на то, что она никогда никого не полюбит. Волшебник тут же понял, что он наделал, но изменить уже ничего не мог — он не мог снять своего же собственного заклятья. Делать было нечего, королевский дворец волшебнику уже порядком надоел, сотворенное чудо вызвало приступ скуки, он вздохнул, в последний раз посмотрел на ничего не подозревающую принцессу, попрощался и отправился обратно в свой маленький домик, к своему саду, к своим цветам.

Все бы наверное так и осталось, если бы как-то подвыпившая баба-яга не рассказала по большому секрету всю эту историю Иванушке. Иванушка, не долго думая, схватил свой меч-кладенец, вскочил на коня и отправился восстанавливать справедливость. Он разыскал дом волшебника и подъехал к нему как раз в тот самый момент, когда в цветнике у дома распустились цветы, посаженные вместо тех, что были когда-то подарены принцессе. И крикнул Иванушка волшебнику: "Скука скукой, а принцесса тут ни при чем. Немедленно расколдуй ее, а не то мой меч — твоя голова с плеч". Волшебник, как вы знаете, не мог расколдовать принцессу, но он был горд и не привык, чтобы ему указывали. Снял наш волшебник свой меч со стены и вышел на поединок. Необходимо заметить, что против иванушек, у которых глаза горят жаждой справедливости, никакое волшебство не действует, и их можно победить только в честном бою. И сошлись они в чистом поле, и бой закипел. Справедливость против Гордости, задор против опыта, булат против дамасской стали. День бьются, другой, но никто никого одолеть не может. Притомились вконец, уже сил нет мечами махать, глядь, а мимо идет старец, и обратились они тогда к нему: "Рассуди нас, старче, кто кому должен уступить". "Хорошо" — ответил старец — "Кто из вас заделает деяние наиболее вечное, наиболее бессмертное, тот и победил". "Что ж, пусть будет так" — согласились Иванушка и волшебник. Волшебник, не раздумывая, взял да и умер, ибо что может быть бессмертнее самой смерти. Но и Иванушка не растерялся, он взял да и стал дурачком. И рассудил тогда старец, что победил Иванушка, потому как глупость гораздо бессмертнее любой смерти. Так Иванушка победил, но остался с тех пор дурачком. Волшебник воскрес, признал себя побежденным и поведал Иванушке, как можно снять страшное заклятие с принцессы. За тридевять земель, за тридевять морей есть гора, а на этой горе растут два дерева. И скоро у этих деревьев появится плод, соком которого если напоить принцессу, то она расколдуется. И, не мешкая, отправился Иванушка в путь-дорогу добывать этот волшебный плод.

А тем временем в другой стране, в другой жизни, жили Он и Она. И любили они друг друга. И как венец своей любви решили они родить себе ребеночка. Ночью Он страстно шептал Ей: "Наш малыш будет таким же красивым и нежным, как ты", а Она шептала в ответ: "А еще он будет таким же умным и сильным, как ты". И когда у них появился ребенок, Он и Она не могли налюбоваться на него и любили друг друга еще крепче. Но в этот момент в их страну приплыл ужасный великан-разбойник. Он отнял у них малыша, посадил его в свой страшный мешок, сел на свой зловещий корабль и уплыл в свою далекую людоедскую страну. Он и Она остались одни. Она подурнела, осунулась, стала стара. Горе заполнило все ее сердце и вытеснило оттуда любовь. Она больше не могла любить. Он, конечно, жалел Ее, но больше уже не любил. Любовь умерла.

А Иванушка, благополучно вернувшись в родные края, напоил принцессу соком заморского плода. Она расколдовалась и, конечно же, тут же влюбилась в Иванушку. И была свадьба. Пир был на весь мир. И я там был, мед, пиво пил (да и не только их, причем по усам ничего не текло, а все в рот попадало).

"А в чем же мораль?" — воскликнет мой любознательный читатель. А морали здесь две. Одна для оптимистов: "Ежели где-то любовь умирает, то где-то она непременно рождается, ибо любовь бессмертна". А другая мораль для пессимистов: "Ежели любовь где-то рождается, то где-то она непременно умирает, ибо любви больше не становится".

Острова

В некотором царстве, в некотором государстве в родной портовый город прибыл старый корабль. Корабль так долго находился в плаванье, что никто в городе уже не помнил, что это был за корабль, когда он покинул родные берега, и зачем он вообще отправлялся в море. Никто даже не обратил на него внимания. Взоры праздных зевак, коих всегда много в порту, были заняты созерцанием входящего в порт с другой стороны военного трехмачтового фрегата. Фрегат был весь исполнен торжественности и величия, он гордо сверкал белизной своих парусов и солнце весело играло в надраенной стали его орудий. А наш корабль был невзрачен и непримечателен — он был стар, его борта густо облепили морские водоросли, золото его меди давно потускнело, а паруса его выцвели. Но, если приглядеться повнимательнее, то все же можно было бы заметить, что издерганный соленым океанским ветром и выжженный ярким морским солнцем шелк его парусов некогда имел алый цвет.

Немногочисленная команда неспешно покинула корабль и разбрелась по портовым кабакам и улочкам. Город поглотил ее. Старый капитан сошел на берег последним, прошел когда-то хорошо знакомым путем к небольшой таверне, снял там комнату, переоделся в рубашку голландского шелка, заказал себе кружку рома, сел у жарко пылающего камина в уютное кресло и стал набивать табаком свою видавшую виды трубку. И тут к нему подсели мальчишки. Да, те самые вездесущие мальчишки, которые каким-то чудом узнают, что перед ними капитан, и что он полон пьянящих рассказов о леденящих душу морских приключениях и об удивительных заморских странах.

И старый моряк поведал им, как много лет назад, когда он был телом еще молод, а душой уже достаточно разумен и трезв, он купил корабль, собрал команду и отправился в далекий океан на поиски неведомых островов. Островов, которые никто не видел, но о существовании коих всегда столькими столько говорилось. Долог и труден был их путь. Несчастья и лишения преследовали их, и, когда отчаяние совсем уже было завладело ими, когда они уже собирались повернуть назад, они наконец-то достигли желанных островов. И были вознаграждены за все тяготы пути, ибо увидели они на этих островах жизнь диковинную, доселе никем невиданную.

Так, на одном из островов жили люди, которые любили преобразовывать окружающее. Если им было холодно, то они строили себе дом, разводили в нем огонь, и им становилось тепло. Если им не хватало пищи, то они возделывали и удобряли землю, и она давала такой урожай, какой им был необходим. И таких они достигли высот, что, когда вода всемирного потопа грозила затопить их остров, они с помощью силовых установок саккумулировали огромное количество энергии и сначала задержали воду, а затем выстроили такую дамбу, что никакой потоп им был не страшен. И вопрос о бессмертии был ими решен. Их медицина достигла такого уровня, что умела без проблем омолаживать тело, и жили они вечно, точнее, так долго, сколько сами того желали.

А на другом острове жили люди, которые любили переделывать себя. Так, если им было холодно, то они повышали температуру своего тела, и им становилось тепло. Если им не хватало пищи, то они таким образом перестраивали свой организм, его энергетическую систему, что тех продуктов, какие у них были, им оказывалось вполне достаточно. И таких они достигли высот, что когда вода всемирного потопа грозила затопить их остров, они так переделали себя, что могли дышать под водой. Вода затопила их остров, а они продолжали спокойно жить в своих подводных городах, как рыбы. А когда вода схлынула, они опять переделались и стали дышать воздухом. И вопрос о бессмертии был ими тоже решен. Они умели волевым усилием омолаживать свое тело, и жили вечно, точнее, так долго, сколько этого хотели.

На третьем же острове люди вообще ничего не любили делать. Просто себе жили да жили. Благо климат на их острове был мягкий, растительность — густой и обильной, так что тепла и пищи им было всегда вдоволь. А когда вода всемирного потопа грозила затопить их остров, они даже палец о палец не ударили, чтобы как-то избежать этого. Они свято верили, что большой это грех — чем-либо утруждать себя, а что будет — то будет. И надо же такому случиться, что их остров оказался достаточно высок, и потоп их не задел. Вопрос о бессмертии ими также был решен в положительном плане. Но не в том смысле, что они его решили, а в том смысле, что они на него "положили".

Капитан замолчал, допил свой ром и стал выбивать пепел из трубки. Мальчишки тоже молчали. Они смотрели на капитана с восхищением и с некоторым недоверием, ведь никогда прежде они не слышали таких рассказов. Чего только не рассказывали другие моряки: и о беспощадных пиратах, и о кровожадных акулах, и об ужасных штормах, а вот о таких островах не рассказывал никто. Тут к капитану подошла маленькая девочка, а, надо сказать, что среди мальчишек была одна девочка, она легонько дернула его за рукав и спросила: "Дяденька капитан, а почему же вы не остались на тех прекрасных островах, почему же вы вернулись назад, в эту старую прокуренную харчевню?". Капитан порылся у себя в кармане, достал оттуда сахарного петушка, сдул прилипшие к нему крошки табака и протянул девочке. Он не знал, что ей ответить. Многие из его команды выбрали себе остров по душе и остались. А он вернулся. Почему? Он не раз задавал себе этот вопрос, но ответа не находил. И никто до сих пор не ответил на этот вопрос, никто до сих пор так и не объяснил, почему мы живем именно так, а не иначе. Возможно, что когда-нибудь ответ будет найден, но только тогда... Но только тогда это будет уже совсем другая история.

Коты и тигры

Это случилось в те стародавние времена, когда в великой Северной пустыне образовался Восточный оазис. В одном из городов, у одной благородной кошки родились котята. Такие маленькие премиленькие пушистые комочки с голубыми глазками. Котята росли, становились менее маленькими, менее миленькими, и голубой цвет глаз постепенно заменялся у них на желтый. Но у одного котенка он так и оставался девственно голубым. Он уже давно стал взрослым котом, а глаза его все еще были наполнены небесами. И то ли от этого, то ли еще от чего, видел он то, чего другие коты не замечали. Он видел, как отвратительно протекала кошачья жизнь — свободные от природы создания питались людскими отбросами, дышали спертым воздухом чердаков и подвалов. И придумал тогда наш котенок путь, путь кота, превращающегося в тигра. Причем это превращение было и духовным, и физиологическим, ибо нет ничего ужаснее тигра с кошачьей душой и кота с тигриной. Придумал наш голубоглазый кот этот путь и стал взывать к котам, стал звать идти их по этому пути, звать везде, на всех свалках и перекрестках города. Даже в свои любовные мартовские песни он добавлял этот призыв. И надо сказать — кошки любили нашего кота. Но, увы, они больше любили цвет его глаз, любили то, что было в нем кошачьего, а все тигриное они не принимали. Сами понимаете, нашего кота это никак не устраивало. А если еще учесть, что кошачье в нем неуклонно уменьшалось, а тигриное росло, то станет понятно, что все его романы были недолговечными.

Большинство котов тоже не верило в его учение, ибо еще ни разу ни один кот не становился тигром. А некоторые просто не понимали, о чем речь: "Становиться тиграми? Вот еще — нас и здесь неплохо кормят". Но были и те, которым прежняя жизнь была уже невмоготу, те, которые восприняли этот призыв всей своей кошачьей душой и беззаветно пошли по пути указанному своим учителем. И свершилось чудо — сначала учитель, а затем и ученики стали превращаться в тигров и уходить прочь от смрадного запаха людских помоек и канализаций. Уходить в леса, туда, где воздух был пропитан ароматом свободы, туда, куда испокон веков стремилась кошачья душа, туда, где осуществилась самая заветная кошачья мечта — быть абсолютно независимыми и гулять самим по себе. Увидев это, и другие коты начали становится на Великий путь и покидать города. И так продолжалось до тех пор, пока последний кот не стал тигром и не ушел в манящие чащи.

Но здесь случилось невероятное, глупость, нелепость. В отсутствии котов расплодились мыши. Да, да те самые маленькие серенькие комочки с черными бусинками глаз вначале заполонили города, а затем вышли в поля и леса. И выяснилось, что грозный, свободный тигр беспомощен против этих серых разбойников. А разбойничали они вовсю — полностью уничтожали корни и семена трав, опустошая целые поля и лужайки. А без трав вымерли козы, основная добыча тигров. И у тигров начался голод. Тигриное племя начало хиреть и вымирать. Но что же наш тигр с голубыми глазами? Увы, как сделать из кота тигра, он знал, а как сделать из тигра кота, он не ведал. Да даже если б и ведал, то вряд ли кому-нибудь рассказал, вряд ли бы он стал своими же руками уничтожать дело всей своей жизни. Впрочем, оставим его в покое — ему и так не сладко, лучше угадайте, что же во всей этой истории забавляет меня? Ну конечно же тигренок. Тигренок с зелеными глазами. Пока он еще мал, но в его глазах уже горит огонь революций, и в должный срок он призовет прямолинейных, неуклюжих тигров стать ловкими и хитрыми котами...

Слуги

В некотором царстве, в некотором государстве жил был царь. Был он вандал и деспот, тиранил своих подданных нещадно, но при этом свято верил, что все это он делает ради их же блага. Но как-то раз, лично присутствуя при очередной казни, государь услышал от приговоренного слова, которые его больно задели. Приговоренный сказал, что он рад умереть, ибо жить рабом в такой стране в сто раз хуже, что в этой стране все пропитано рабством, и что даже дети в ней и те рабы. Эти слова никак не давали царю покоя — как же так, он ночей не спит, заботится о благе государства, а подданные предпочитают умереть, чем жить в его стране. И вызвал тогда царь к себе придворного мудреца, и тот, дабы утешить государя, рассказал ему про теорию, согласно которой свобода — это категория внутренняя и не зависит ни от порядков в государстве, ни от самого государя. Понравилась эта теория царю-батюшке, ибо по ней получалось, что он ни в чем не виноват, а виноват во всем сам приговоренный. И, дабы удостовериться в этом, он издал указ — тот, кто представит перед царем по-настоящему внутренне свободного подданного, то он отдаст за того свою дочку. (А дочка у государя, надо сказать, была красавица писанная). Трубадуры в тот же день разнесли этот указ по всем городам и весям государства. Прослышал про этот указ и известный путешественник, который давно томился по царской дочке и решил: "Вот здорово-то, я все равно путешествую, так почему бы не совместить полезное с приятным, поищу уж заодно и свободного человека". Решил и, не мешкая, отправился в путь.

Долго ли, коротко ли он странствовал, но как-то знойным летним деньком расположился он под прохладной сенью дерева трапезничать. Глядь, а по дороге едет странствующий рыцарь. "Это как раз тот, кто мне и нужен" — радостно подумал наш путешественник, и он предложил рыцарю отобедать с ним. Дорога была дальней, день был жаркий, а тень от дерева и кувшин с легким вином обещали отдых и прохладу, и наш рыцарь с радостью согласился. Он спешился, снял с себя тяжелые доспехи и с удовольствием вытянулся на молодой сочной травке. Поцеживая вино и заедая его дыней, он поведал путнику, что живет он сам по себе, ничьих приказов не слушает, куда хочет, туда и едет, что хочет, то и делает. И чем больше рыцарь рассказывал, тем явственней пред путешественником вставал образ прекрасной царевны, тем отчетливей он видел себя, ведущего ее под венец. Но тут подошла скорбная женщина и, глядя на рыцаря, укоризненно качая головой, произнесла: "Вот вы тут прохлаждаетесь, водку пьянствуете, а там разбойники деревню грабят". А, как я уже сказал, день был невыносимо жаркий, доспехи рыцаря накалились под солнцем так, что над ними струился раскаленный воздух. Но, несмотря на это, наш рыцарь нехотя напялил их на себя, неуклюже взгромоздился на потного коня, и, глотая дорожную пыль, поскакал в ту сторону, куда указала женщина. Вначале на челе его была неописуемая тоска и скука, но, чем ближе он подъезжал к деревне, тем горячее становилась его кровь, тем гулче стучало сердце, разнося эту кровь по жилам, тем светлее и одухотвореннее становилось его лицо. Долго еще наш путешественник, вздыхая, глядел вослед удаляющемуся рыцарю, этому слуге — покорному слуге Ее Величества Справедливости.

Долго ли, коротко ли еще странствовал путешественник, но забрел он как-то раз высоко в горы, и увидел там монаха. Монах сидел в позе лотоса и любовался заходом солнца. И здесь не надо было никаких слов, никаких объяснений, и так было ясно, что вот он поистине свободный человек, ибо сам воздух вокруг был пропитан ароматом свободы и невозмутимости. Наш путник просто молча сел и тоже стал любоваться горным пейзажем. А вид был изумительный: густые кучевые облака пылали темно-бордовым пламенем, снежные шапки гор светились нежно-алыми факелами, а вечные льды отливали розовым изумрудом. И чем дольше плыла эта тишина и красота, тем явственней пред нашим путешественником проступал образ прекрасной царевны, тем отчетливей он видел себя, ведущего ее под венец. Но тут слева подошла Она. И наш странник даже не стал вопрошать, кто это, он знал — это Она. Она неслышно порхнула к нашему монаху и тихонько тронула его за левое плечо. Наш монах обернулся, встал и нехотя начал первые "па" своей пляски. Возможно, последней пляски в своей жизни. Вначале лицо его было полно тоски и скуки, но чем дальше его вел танец, тем разгоряченней становилась его кровь, тем гулче стучало его сердце, разнося эту кровь по жилам, тем просветленней и одухотворенней становилось его лицо. Наш путешественник вздохнул, встал и зашагал прочь, прочь от этого покорного слуги — слуги Ее Величества Безупречности.

Еще как-то раз, встретил наш путник в чистом поле на пустынном перекрестке бочку, в которой жил философ. Странник подошел к философу, и они разговорились. И философ поведал ему, что он по-настоящему свободен духом, ибо живет, ни от кого не завися, ничто суетное его не заботит, о чем хочет, о том и рассуждает. И чем дальше рассказывал философ, тем явственней пред путешественником вставал образ прекрасной царевны, тем отчетливей он видел себя, ведущего ее под венец. Но тут по дороге прошла прекрасная девушка, да вся такая воздушная к поцелуям зовущая. И все живое вторило этому зову — цветы оборачивали к ней свои лепестки, травы тянулись к ее ногам. И, чего греха таить, наш философ тоже обернулся ей вслед, и даже сделал движение, чтобы вылезти из своей бочки, но поймал себя на этом жесте и разразился длинной речью о том, что по-настоящему свободный человек не должен зависеть ни от кого — ни от Бога, ни от Дьявола, ни тем более от женщины. Начал философ свою речь вяло, все еще косясь в сторону удалявшейся прекрасной девушки, но чем больше он говорил, тем жарче становилась его кровь, тем гулче стучало сердце, разнося эту кровь по жилам, тем светлее и одухотвореннее становилось его лицо. Наш путник терпеливо его выслушал, попрощался и пошел дальше, дальше от этого слуги — слуги Ее Величества Истины.

Так, царская дочка и по сей день сидит в старых девах, а наш путешественник так и шагает по бескрайним дорогам королевства в поисках свободного человека. Так и шагает этот вечный слуга — слуга Ее Величества Дороги.

Константин Киселев, Иркутск, 1 апреля 1997 г.